Вот еще очень интересная статья:
Газета ВЗГЛЯД, 16 июня 2007
Наталья Радулова: Как укротить суку
Виктор Иванович Белобородько выгуливает Фаню после семи вечера. Я, когда с работы возвращаюсь, всегда их встречаю. Фаня обычно бежит впереди, изредка оглядываясь на хозяина – не отстал ли?
– Здравствуйте! – говорю я.
– Жарко! – откликается Виктор Иванович. Он поднимает с земли грязную палку и, широко взмахнув рукой, бросает ее в кусты. – Апорт, девочка!
Фаня стрелой бросается вперед. Через минуту палка снова в руках хозяина.
– Какая исполнительная собака! – восхищаюсь я. – Ей бы у нас в редакции работать.
Виктор Иванович подзывает Фаню и, потрепав по холке, заставляет выполнить еще несколько примитивных команд. Я ахаю, Фаня довольно жмурится, а Виктор Иванович оглядывается – есть ли еще свидетели его тренерского триумфа?
– Вы думаете, она всегда такой была? – почти шепотом сообщает он. – Как бы не так! Год назад это была самая противная псина на свете. Не верите? Идемте, я провожу вас до дома. И заодно расскажу, как мы подружились с Фаней. Хотите?
Я, конечно, хотела.
– Полюбил я женщину. Ну вы знаете, Валентина, ваша соседка с четырнадцатого этажа. Глазища – во! Квартира, обстановка, детей нет. Волосами как встряхнет!.. Что ты! Да и хозяйка хорошая. Живет, правда, с собачкой. Немецкой овчаркой трех лет от роду... Ну ладно, думаю. Не кобель все-таки! Ревновать не будет. В общем, сошлись мы на Пасху. Я вещи перевез. Два чемодана. В одном книги, в другом рубашки. В ванной возле зеркала помазок поставил, на полку в прихожей – тапочки. Рядом с Валькиными. Фаня, собака ее, никак особо не реагирует. Только глазом косит. Делает вид, что меня не замечает. Игнорирует. Есть зову – не приходит. Тапочки опять же не несет. Валька как с работы придет – ей сразу тапки в зубах тащит, а мне – ни в какую. Хоть ты ее режь! А я ведь, когда в женихах ходил, доказывал, что собак люблю. Обожаю просто. Гулять с Фанькой вызывался... Дурак. Так за мной выгул и закрепился. Как выйдем на улицу – она сразу к помойке. Не оттащишь. Зову, зову – ноль внимания. Чихать, говорит, я на тебя хотела. Тяну за поводок – рычит. Одним словом, сука. И ведь что главное – Валентина на ее стороне: «Фанечка, Фанечка, умная девочка!» Спелись за три года!.. И до того эта девочка, немецкая Гретхен, обнаглела, что взяла моду на нашей кровати спать. «Тихо, тихо, Витюша, ты Фанечку разбудишь!» Ну это вообще!.. Дальше некуда. Я же мужчина!.. А тут эта... На супружеском ложе!.. Короче, потихоньку зверею, а при Валентине продолжаю собачника страстного изображать. То корм куплю, то витаминки. А сам о цианистом калии мечтаю. Потому что начала псина мне диверсии строить. А это уже война. Без объявления.
Настали для Виктора Ивановича трудные времена. Всеобщая мобилизация. Загрузка эшелонов. Фаня начала грызть обувь. Сапожки Валентины не трогает. На туфли гостей внимания не обращает. А вот Виктор-Иванычевы ботинки Ecco – обувь для жизни – очень ей по вкусу пришлись. Особенно уважала задники. Так что, если новый жилец свои ботинки с вечера в шкаф не убирал, с утра на работу ему не в чем было идти. Пару раз он пытался брючки приспустить, но глазастые коллеги все равно интересовались: «А что это у вас, уважаемый Виктор Иванович, с задниками? Никак бегемот пожевал?..» И что обидно, он ведь, кроме этих ботинок, не мог ничего носить – косточки возле больших пальцев большие, как грецкие орехи. Так что фирма Ecco неоднократно обогатилась за счет научного сотрудника Белобородько. Испорченными ботинками научный сотрудник бил собаку Фаню. Прогулочным поводком жена Валентина била его самого:
– А ты прячь свои скороходы, прячь... У девочки, может, зубки...
– У девочки – мозги, – раздраженно отвечал Виктор Иванович и уходил на балкон. Курил, успокаивал дрожание рук. Потому что руки еще были нужны для диссертации. Начнут дрожать – произойдет непопадание на компьютерные клавиши. А это уже вредит не только личной жизни, но и карьере. У избитой Фани ни одна из конечностей не дрожала. И аппетит сохранялся превосходный – после вспышек мужниного гнева Валентина особенно рьяно закармливала «бедную девочку» отборными кусками мяса.
– А в Анголе, между прочим, дети голодают! – кричал с балкона Виктор Иванович, едва заслышав победоносное чавканье врага.
Валентина закатывала глаза и, спрятавшись за дверцу холодильника, демонстративно крутила у виска пальцем. Фаня понимающе урчала.
Боже мой, боже мой, – тосковал на балконе лучший друг ангольских детей, – как жить дальше?..
А дальше жизнь прямо-таки забурлила. Виктор Иванович попал, что называется, в струю. Фаня приловчилась справлять малую нужду в квартире. Справляла ее на предварительно погрызенные туфли, на забытые носки, на портфели. Однажды умудрилась нагадить в лежавшую на стуле бейсболку. Эквилибристка! Виктор Иванович совершал неоднократное макание собачьей морды в места преступления. Сии действия сопровождались собачьим воем и женским криком:
– Довел животное до нервного недержания и дальше продолжаешь истязать! – Вот что… Или я, или эта тварь! – выплеснул однажды Виктор Иванович давно сдерживаемое. Валентина заплакала. Без сил опустилась в кресло. – Валенька, Валюша... – Виктор Иванович стал перед креслом на колени. – Ну ее к черту, псину эту. Стоит промеж нас стеной бетонной. Неужели из-за суки нерусской любовь наша разрушится?.. Валюшка, милая... Давай лучше рыбок заведем. Маленьких, золотых. Сидят себе в аквариуме... Хорошенькие такие... Водичкой плюх-плюх...
Валентина икнула и в упор посмотрела на мужа. Он прижался щекой к ее ладоням:
– Слышь, Валенька?.. Плюх-плюх...
– Вон, – спокойно сказала Валентина.
– Сомиков можно или ...
– Убирайся вон! Ты мою собаку хочешь в крематорий? В печь хочешь мою девочку?
– Зачем в печь? – поднял непонимающее лицо Виктор Иванович. – Им укол делают.
В общем, две недели Белобородько Виктор Иванович ночевал у знакомых. Когда зажил синяк под глазом, пошел мириться. С цветами и кормом «Педигрипал» в руках. Валентина счастливо блеснула зрачками, но марку держала. Чинно попили чайку, поговорили о погоде.
– Ну, я пойду с Фанечкой погуляю? – заискивающе спросил Виктор Иванович.
Валентина сосредоточенно мыла чашки. Мир был восстановлен. На второй день пребывания Белобородько в лоне семьи Фаня сжевала его диссертацию... Виктор Иванович молча пропылесосил квартиру, положил под язык валидол и надел куртку. Вечерние прогулки еще никто не отменял.
– Надо бы связаться с собачьим психологом, – смущенно сказала Валентина. – С девочкой что-то странное творится.
– Да-да, конечно...
– Возьми шарф, Витюша. На улице сыро… Пока-пока, моя красавица!.. Виктор Иванович намотал вокруг шеи шарф и отвел «девочку» в парк.
– Собака нужна? – спросил у местных бомжей. В голосе его звенела стальная решительность.
– Да на кой черт? – капризно хмыкнул самый молодой бомж.
Но пожилые коллеги его одернули:
– Ты только глянь, какая упитанная...
– На здоровье! – коротко сказал Виктор Иванович, передал поводок и отправился восвояси. Фаня даже не тявкнула. А вот Валентина подняла крик. Звонила в милицию, в службу спасения и телепередачу «Ищу тебя». Виктор Иванович до утра отпаивал жену валерьянкой, уговаривал не ходить в «наркоманский» парк и печатал на принтере огромные транспаранты с заголовком «Пропала собака». Иногда забывался и начинал радостно насвистывать: «Висит на заборе, колышется ветром...» И все бы ничего. Но «иногда они возвращаются». Через два дня, ночью, во время жуткой грозы, за входной дверью раздалось поскуливание.
– Нет! – в ужасе закричал научный сотрудник Белобородько и упал с кровати. Прислушался. Тихо. – Уф, приснилось…
В ответ раздался звонкий лай.
– Ф-фанечка! – сонная Валентина, путаясь в ночной рубашке, бросилась в прихожую. Грязная, мокрая Фаня восстала на пороге как зловещий мертвец из голливудского триллера.
– Боже!.. – застонал Виктор Иванович и прислонился к дверному косяку. – Боже мой, Боже, для чего ты покинул меня?..
Как вредная псина смогла открыть кодовый замок и подняться на четырнадцатый этаж – его уже не волновало. Он понял: Фаня бессмертна. Она – кошмар всей его жизни. Будет преследовать до гробовой доски. И этого никогда не изменить – карма. Наказание за прошлые грехи. Виктор Иванович вспомнил, как в детстве разрушил воронье гнездо. «Вот и пришла расплата за всех обиженных мною животных», – обреченно согласился он с судьбой. Прикрыл веки, увидел себя маленького и заплакал. Нервы уже были ни к черту.
– Фанечка, посмотри, как папа тебе рад! – восторженно щебетала Валентина, прижимая к шелковому белью весьма похудевшего грязного монстра. – Как папа плачет, как он соскучился… Сейчас мы накормим Фанечку, сейчас мы накормим девочку…
И все пошло по-прежнему. Словно и не было парка, бомжей и белобородьковского ночного раскаяния. Фаня по-прежнему делала лужи. Валентина делала большие глаза. А Виктор Иванович уже ничего не делал. Копил... И знаете, прорвало. Однажды вечером, вернувшись из гостей в благодушном настроении, обнимая Валентину за талию, Виктор Иванович увидел следы очередной Фаниной диверсии. Теперь уже на кровати. Супружеское ложе было, тихо говоря, весьма подмочено. Причем, конечно же, со стороны Виктора Ивановича.
– Ой, – сказала Валентина, с сочувствием глядя на мужа. – Придется тебе, Витюша, сегодня на диване спать. До матраца дошло...
И тут... Трах-ба-бах! Вспышка справа, кто не спрятался... В общем, Витюша взорвался.
– Виктор Иванович! – заорал он, пунцовея от злости. – Слышишь? Виктор Иванович, блин!.. Где эта сука? Где, я спрашиваю, эта ржавая сука?..
– Витя... – Валентина привычно подперла ручками бока и тут же получила под нос увесистый мужнин кулак. Кулак пах одеколоном, табаком и рукоприкладством.
– Молчать! Женщина...
– Э... – Шестым чувством, невероятным женским чутьем Валентина поняла: шутки закончились. Начинается семейное насилие, то самое, о котором предупреждает в брошюрках организация «Сестры». Таким злым своего мужа она еще никогда не видала. Глаза Виктора горели углями, дыхание стало коротким и прерывистым.
– На кухню! – зло, через зубы выплюнул он. – Живо!..
Валентина даже не успела понять, чего в ее исполнительности было больше – удивления или испуга. Она пискнула «Мама!» и попятилась в сторону кухни. Фаня таинственно засопела под креслом. Что-то шло не по ее собачьему плану... От злости Виктор покрылся испариной. Он напоминал вышедшего в притихший барак урку, у которого украли вечернюю пайку масла.
– Иди сюда, животная.. – просипел он, закатывая рукав. – Ко мне, тварь.
Животная идти не хотела. Моргала глазом. Принюхивалась. Все-таки собаки очень точно чуют, на кого можно гавкать и ногу задирать, а на кого не стоит. В запахе, что ли, это написано?.. Короче говоря, именно сегодня Фаня поняла: от ее непутевого хозяина пахнет совсем иначе. Страшно...
– У собачки может быть стресс... – жалобно пискнула из кухни жена. – Психолог говорил...
Виктор не был психологом. Тем более собачьим.
– Если не захлопнешь дверь, стресс будет и у тебя, – объявил он жене и вытащил Фаню за ошейник из-под кресла. – Иди-ка сюда, вражина... Вражина позорно скулила, визжала и даже пробовала кусаться. Но ей хватило и одного пинка, чтобы сообразить – стой смирно, иначе будет хуже.
– Пойдем... – Виктор Иванович затащил поскуливавшую Фаню в ванную комнату, зашвырнул в ванну и стал нервно расстегивать ширинку. Как в боевике, когда расплата для злодея уже неминуема и до хеппи-энда всего пара минут и титры.
– Что, – сказал Виктор, – ссышь на мои вещи? Ссышь на мою жизнь? На меня ссышь, овчарка ты фашистская?..
Фаня жалостливо заморгала.
– Молчать!.. Тварь!.. Сука... Мешок с кормом...
Дальнейшее нужно описывать без художественных изысков, поскольку автора могут обвинить в смаковании и оскорблении общественной морали. Спокойно! Все было вполне пристойно. Фаня скулила, тряслась, мотала хвостом и, наверное, краснела по-своему, по-собачьи... А Виктор Иванович методично, от головы до хвоста, простите за натурализм, описывал эту мерзкую тварь тонкой струйкой, держа ее за ошейник и радостно заглядывая в глаза...
– Ну что, нравится?..
Опозоренную Фаню Виктор Иванович выкинул на балкон – как мокрую подушку. «Подумай ночью о своем поведении». И закрыл дверь. Когда он вышел на кухню походкой шерифа, жена прижалась к батарее, сжимая в кулачке черенок от тефлоновой сковородки.
– Что, страшно? – криво усмехнулся Виктор Иванович. – Довели мужика, две ненормальные бабы... Чего глазами хлопаешь? Жена моя, мать моих детей... Ужин давай... Ну!..
В общем, ночь была восхитительной. Как у молодоженов. Несмотря на узкий диван. Видимо, в глубине души Валентина была мазохисткой, мечтающей о властном господине. Утром она даже принесла Виктору Ивановичу кофе в постель. А собака Фаня принесла его тапочки. С того дня диверсии прекратились. Женщины поняли, кто вожак в стае. И успокоились. Или затаились – кто их разберет. Виктор Иванович об этом старается не думать. Его все слушаются, а значит, жизнь прекрасна. Для него.
– Забавная история, – сказала я, когда мы подошли к дому.
– Даже не верю, что это было с нами, – улыбнулся Виктор Иванович. Фаня тактично промолчала. – Вы идите, – разрешил Виктор Иванович, – а мы с Фанькой еще погуляем. Жара вроде спала.
– Ага, – сказала я. – Счастливо!
Они пошли назад к парку – царь природы и его собака. А я достала ключи, мысленно написала золотыми буквами на фоне заката «The end?» и потянула на себя тяжелую дверь подъезда.
